Жизнь, конечно, штука весьма интересная. Спасибо вам, девочки, за такой теплый отклик на мою историю рождения Давида ❤️ #какпоявилсядавид

Я хотела бы пояснить пару моментов, отчего никогда не вернусь рожать в Первый мед, и куда же мы в итоге уехали жить.

Как вы поняли, роды у меня были по ОМС: я шла к своим, в родные стены университета, я была уверена в компетентности профессоров кафедры, и как минимум полагалась на профессиональное чутье акушеров. Тем более мы жили над театром, а это буквально на углу. Что ж, это было ошибкой. Или как я уже часто слышу: «Просто у своих, Юля, всё идёт через ж…у»

Как бы там ни было, роды как у меня случаются. И не так уж редко. Я всегда утешаю своих подруг, кто ещё не родил: «Я - это не норма сценария, у вас так не должно быть и не будет!»

Но не вернусь я не из-за родов. Тем более оперативную бригаду, дежурившую в ночь на 7 мая, мне упрекнуть не в чем, и я благодарю их по сей день за наши спасенные чудом жизни.

На любом отделении меняется всё. Возможно, даже тех же врачей на послеродовом уже нет. Но в голове всё ещё сидят слова и действия, неприемлемые для меня и любого нормального специалиста. Знаете, такой угрюмый и грязный совдеп, где об альтруизме и этике поведения слышали только мельком, и то одним ухом.

Платная палата на двоих мало была похожа на платную: от черной плесени в душе до отсутствия розетки возле моей кушетки со сползающим на пол матрасом.
И всё же. Когда видишь вокруг внимательное отношение - можно и потерпеть: смотришь на свой сопящий комочек в кувезе, а по сторонам просто не смотришь, и делов-то, плесенью точно не покроешься.

После тяжелой операции я была уверена, что ко мне зайдут. Но никто не приходил. Не было никого, кто обязан объяснить и показать самое простое: как справляться с ребёнком, даже если ты дважды врач и трижды мать. Это правило. К счастью, моих знаний о новорожденном было достаточно, но не настолько, чтобы знать, как вести себя и двигаться, когда тебя раскроили ровно от кости до кости (да, это не тот случай, когда шрам остается только по середине живота у лобка). Вставала, ходила, поднимала свои родные первые 4,5 кг. Ко мне заходили, но чтобы всадить дозу окситоцина и пару антибиотиков подряд. И иногда выдать замечание по типу «уберите ребёнка с кушетки».

Второй день начался с прекрасного врача, сорвавшего повязку со шрама одним движением, вместе с прикипевшей к нему кровью:
- Показывай сиськи, когда делала?
- Грудь своя, операций до ЭКС не было (да, каменные шары 75Е странно смотрелись на таком полудохлике, не спорю)
- А с молоком что у нас?
- Гиперлактация, молозиво с 23 недели.
- Знаешь же, что три дня не кормим? (Пока не отменят 2 из 3 антибиотиков)
- Знаю, только не знаю, что делать, молокоотсос можно? Чувствую уже жар… Тут есть консультант по ГВ? Я оплачу.
- Не придумывай. Руками вот так, ррраз! - и с этими словами она со всей дури жмет мне на сосок: ничего, только мой вскрик от неожиданности и боли. Ещё раз! Тонкая струйка молока. - Короче, жми руками, сцеживай. Такой маленький сосок ни один ребёнок не возьмет, надо бы на смеси и остаться, видишь, даже я захватить ареолу не могу.

И она ушла, оставив меня в слезах, абсолютно обалдевшую от того, какая у меня непригодная для сына грудь, и что с прикладыванием мне никто не поможет. Я вышла в коридор, набрала мужа и не могла сдержать эмоций. Помогли, как ни странно, девочки-медсестры. Узнали, в чем дело, помогли найти молокоотсос, который всё же имелся на отделении и сцедить две горящих гири у меня на груди. Тогда же рассказали о силиконовых накладках, которые муж уже через час передал мне, и как только антибиотики перестали капать, благодаря накладкам сын взял грудь с первого раза. Молока было море, море, которого хватило на 2,3 года до самоотлучения. Всё, что я услышала потом: «Ну, рада за тебя, значит, сама корми» Нет, со мной не нужно нянчиться и разговаривать уменьшительно-ласкательными. Со мной просто нужно по-человечески.

Педиатр была не лучше.
- Какой-то он желтый у вас, мамаша. Живот какой огромный, ГСД был? Фетопатия? (Нет) Хвост свой длинный подберите, что вообще за черный цвет одежды? Приличнее ничего не нашлось? (Топ для кормления, если что) Сдадим билирубин ещё раз. Вот, посмотри на соседку, вот это хороший красивый ребенок! Замечательно…
Забираю Давида, несу в кувез, пока она осматривает дочь соседки, и смутно вижу, как на малыша капают мои слезы. Отворачиваюсь к стене, чтобы подождать, пока врач выйдет из палаты. Давлю в себе всхлипы, потому что за себя не так обидно, а за него - безумно. Соседка по палате подходит утешить и быстро уходит в коридор. Слышу громкие возгласы, какие-то крики, у меня не было сил постоять за нас горой. А у соседки были. Неравнодушие делает нас людьми. Материнское сердце, верю, обязано понять боль другой матери.

После этого всё изменилось. Жалоба дошла до заведующей. Педиатр пришла уже с готовым анализом билирубина, нахваливая Давида за его богатырский размер. «Да это мне просто от лампы показалось, что чересчур желтый!» Я не обмолвилась с ней более ни единым словом. Приходили и те, кто должен был прийти в первый день, спрашивая: «Разобралась? Ну, молодец. А что, никто не приходил? Странно…»

Закончилось всё диалогом на четвертый день:
- Можно мне отказную?
- Выписка всё равно будет после обеда, за палату заплатишь в полном объеме.
- Да я хоть за завтра вам заплачу, выпустите меня отсюда только.

Сейчас я думаю: надо было быть наглее, смелее, надо было защищать себя и своего сына! И сегодня я никому не позволю говорить с собой в подобном тоне (опущено много, много слов и моментов). Но я была дико жалкой, скрюченной креветкой, которая со всей этой обидой и болью бежала из желтых стен под отказ, прижимая к сердцу сына, как будто украла самый дорогой алмаз в банке, и боялась, что его отберут, а меня вернут.

Долгожданные объятия мужа, который почти поседел, когда ждал ответа от реанимации. Такие любимые бархатные щеки сына трясутся в люльке. А нас ждет квартира, обрастающая собранными коробками.