Роберт Рождественский Баллада о зенитчицах.

Как разглядеть за днями след нечёткий?

Хочу приблизить к сердцу этот след…

На батарее были сплошь – девчонки.

А старшей было восемнадцать лет.

Лихая чёлка над прищуром хитрым,

бравурное презрение к войне…

В то утро танки вышли прямо к Химкам.

Те самые.С крестами на броне.

И старшая, действительно старея,

как от кошмара заслонясь рукой,

скомандовала тонко:

- Батарея-а-а!

(Ой мамочка!..Ой родная!..)

Огонь! – И – залп!

И тут они заголосили, девчоночки.

Запричитали всласть. Как будто бы вся бабья боль России

в девчонках этих вдруг отозвалась.

Кружилось небо – снежное, рябое.

Был ветер обжигающе горяч.

Былинный плач висел над полем боя,

он был слышней разрывов,

этот плач!

Ему – протяжному – земля внимала,

остановясь на смертном рубеже.

- Ой, мамочка!..

- Ой, страшно мне!..

- Ой, мама!.. – И снова:

- Батарея-а-а! –

И уже пред ними,

посреди земного шара,

левее безымянного бугра горели

неправдоподобно жарко четыре чёрных

танковых костра.

Раскатывалось эхо над полями,

бой медленною кровью истекал…

Зенитчицы кричали и стреляли,

размазывая слёзы по щекам.

И падали.И поднимались снова.

Впервые защищая наяву и честь свою

(в буквальном смысле слова!).

И Родину.

И маму.

И Москву.

Весенние пружинящие ветки.

Торжественность венчального стола.

Неслышанное:«Ты моя – навеки!..»

Несказанное:«Я тебя ждала…»

И губы мужа.И его ладони.

Смешное бормотание во сне.

И то, чтоб закричать в родильном

доме:«Ой, мамочка!

Ой, мама, страшно мне!!»

И ласточку. И дождик над Арбатом.

И ощущенье полной тишины…

…Пришло к ним это после. В сорок пятом.Конечно, к тем,

кто сам пришёл

с войны...