Просто пусть это будет здесь. 😕

Я встретилась с Алей случайно, пробегала мимо. А точнее — просиживала рядом. Два часа в пустом коридоре перед очередной бюрократической дверью.

Аля не особо-то болтушка, но ведь два часа, понимаете.

И ведь я так долго молчать просто физически не умею. Я уже через пять минут превращаюсь в зелёный шарик Пятачка, который вот — бах! И лопнул!

— Интересно, что это так бумкнуло? Не мог же я один наделать столько шума? И где, интересно знать, мой воздушный шарик? И откуда, интересно, взялась эта тряпочка? ОЙ! Мама! Мамочка-а-а!!!

Вобщем, долго ли, коротко ли, а вот мы уже задушевные собеседницы. Знаете, такие, как в купе поезда. Случайные. И от этого откровенные.

У Али классное имя. Такое — похожее на звонкое алё в телефонной трубке. Имя — приветствие. Имя — ожидание. Имя — удивление.

А ещё у Али двое детей. Она их воспитывает одна.

Аля не жалуется. Аля констатирует.

В её жизни много переменных. Поездки к морю, неплохая работа, интересные встречи.

И одна константа — отсутствие мужа. Её-то Аля и констатирует.

У нас девичьи посиделки. За окном будто бы проносятся веси. Телеграфные столбы. Поля. Деревни. А мы болтаем. О своём, о девичьем.

Аля ушла от мужа сама. Вот прям с двумя детьми. И прям в никуда. И прямо ни с чем. Два чемодана детских курточек и Аля. Прошу любить и жаловать.

Ушла одним днём.

А точнее одним вечером. Без долгих разборок и душещипательных сцен. Просто собрала вещи. Просто одела детей. Просто вызвала такси. Просто прикрыла дверь.

Как-то всё случилось слишком просто.

— Аля, ну а как же?



— А ты знаешь, по-другому было нельзя. А когда выбора нет, то всё становится очень простым и понятным.


Понятным — да. Но ведь каким же больным. Разве нет?

У Али боль уже потухшая, притихшая, застывшая где-то глубоко внутри. И глаза потухшие.

И спина немного сутулая.

Мужа нет — это полбеды. А вот то, что у детей нет отца — это уже совсем другой коленкор.

Отца нет никакого. Ни воскресного. Ни хоть раз в месяц — вместо критических дней. Ни подарков на день рождения. Ни редких звонков в ночи, когда оба сына лежат с температурой под сорок.

Ничего. Пусто.

И в Алиной душе также пусто. Холодно. И метель.

Бюрократическая дверь, наконец, открывается и проглатывает мою, уже ставшую родной, Алю.

На пороге она оборачивается и выдаёт мне свою истину. Ту, за которую цепляется, как Леонардо Дикаприо цепляется за дверь в Титанике. Цепляется, когда становится слишком холодно. Когда понимает, что вот-вот пойдёт ко дну.



— Правильно женщины говорят: для себя рожаем. Только для себя


Дверь захлопывается, и я остаюсь с этой избитой истиной один на один. Я жую её, как старую жвачку. Вкуса уже нет, только противный комок во рту.

И понимаю, что я не согласна. Даже не так. НЕ СОГЛАСНА!!!

Не согласна, даже если это мне скажут три миллиона мудрых женщин, потрясая своей сединой.

Вы прикрылись этим, дорогие мои, чтобы быть как все. Чтобы не выпячивать свою боль. Чтобы не выставлять на показ свои раны. Чтобы не признаваться, что вас предали. Таких умных, добрых и красивых, но предали.

А я наперекор этому буду считать — рожаем мы детей для любви. Для семьи. Для единственного мужчины, которого хотим видеть рядом с собой всю жизнь, каждый день, до последнего вздоха.

И порой ошибаемся.

И если этот мужчина ушёл, загулял, не справился, охладел и прочие похожие глаголы — то это предательство. И называть поступки нужно своими именами. Знать эти имена. Прочувствовать каждое из них. Пережить. Пережевать, как старую жвачку. И идти дальше.

Эти слова не о тех, кто даже пускай оказался плохим мужем, но остался хорошим отцом.

Это о тех, кто предал за спиной.
О тех, кто оставил за прикрывшейся дверью своих детей.
О тех, кто прикрылся мизерными алиментами и плюшевым зайцем к новому году.
О тех, с которыми хотелось прожить жизнь.
О тех, для кого хотелось рожать детей.
О тех, в которых ошиблись.

О тех, кого я назову предателями. (с)

З.ы. У меня все хорошо 😅 Не переживайте.