Со мной произошло то , о чем не говорят. То о чем не принято говорить в России."
Так называется статья, на которую я наткнулась листая страницы интернета. И решила поделиться ей. Я поддерживаю автора и считаю, что она молодец, так как подняла такую острую проблему, хотя говорить об этом тяжело даже с мамой. Рекомендую прочитать до конца, хотя букв очень много. Когда я забеременела, я не знала об этом. В свои 27 лет, я даже не подозревала, что такое может быть. Я узнала об этом случайно, попав в больницу на сохранение на 11 неделе беременности, от соседки по палате. И только после этого, я поняла, почему врач не поставила меня на учет, когда я радостная прибежала к ней, как только увидела две полоски. Она аккуратно сказала: "в 8 недель, сходишь на узи и если всё хорошо, то приходи". Тогда я не придала значения этим словам.
Это история архитектора Оксаны Иващенко, у которой произошла замершая беременность и она решилась об этом рассказать — несмотря на то, что такие вещи в России обсуждать не принято. По просьбе Афиши Daily врачи объяснили, почему это случается, а перинатальный психолог рассказала о том, как говорить о таких потерях.
"Мы из тех пар, которые планируют беременность заранее: постепенно избавились от вредных привычек, обследовались. Мы готовились. Все получилось где-то через полгода, что для нашего возраста и образа жизни мне кажется нормальным.
Беременность продлилась семь-восемь недель. Когда я пришла на очередное УЗИ, на котором надо было услышать сердцебиение, его не оказалось. Мужчина-узист сказал прохладно: «Нет сердцебиения. Замершая. Это надо прекращать: утром, натощак, приходите по такому-то адресу». И все. Иностранцы называют это silent miscarriage — «тихий выкидыш». Нельзя сказать, что я потеряла ребенка, что у меня был ребенок и вот он умер. Нет. У меня не было ребенка. У меня была беременность и, как позже выяснилось, эмбрион мужского пола. У него было сильное хромосомное нарушение, и он был нежизнеспособен.
Не важно, был ли ты подготовлен. Есть вещи, которые сильнее нас, например, наш мозг, наполненный гормонами. Это самовключающийся механизм самки, сильнее которого мало что существует, и его сложно выключить или поставить на паузу.
Когда я смогла говорить, я спросила узиста: «А какая статистика?» «Двадцать процентов». Я об этом ничего не знала. Двадцать процентов женщин переживают замершую беременность в любой стране мира. С возрастом женщины этот процент увеличивается. Мой первый вопрос был: «А почему я об этом ничего не знаю?» Почему об этом не говорят мамы, сестры, подруги, коллеги? Если это 20%, значит, как минимум у 10 из 50 женщин, с которыми я близко общаюсь, было то же самое. Он мне ответил: «Об этом вообще никто не говорит».
Так не принято:
Беременность и деторождение в России окутаны предрассудками больше других сфер медицины: считается, что нельзя фотографировать аппарат УЗИ, многие не рекомендуют стричься во время беременности, иногда тебя крестят узисты.
Только сейчас я поняла, что общество, придумавшее замалчивать беременность до 12–14 недель, прекрасно знает, что каждая пятая семья эту беременность потеряет.
О своей беременности до 12–14 недель тоже не принято говорить. Это негласное правило. Когда начинаешь докапываться, почему это нужно держать в тайне, люди нехотя отвечают: «Мало ли что может произойти». Только сейчас я поняла, что общество, придумавшее замалчивать беременность до 12–14 недель, прекрасно знает, что каждая пятая семья эту беременность потеряет.
Если вдуматься, это случается едва ли не чаще, чем переломы рук и ног. Об этом нужно научиться говорить. Многие женщины не разговаривают про это, потому что испытывают стыд, чувство вины, непонимание, что произошло, как сказать своему мужчине, страх, что это повторится. Когда я смотрю на две тысячи своих фейсбук-друзей, то понимаю, что эта проблема коснулась или коснется четырех сотен моих знакомых, как мужчин, так и женщин.
Женское дело:
Я хотела бы, чтобы все поняли: замершая беременность — это не история про женскую долю. Это проблема двоих. Мне кажется, что генетик или гинеколог должен не одну женщину звать в кабинет. Он должен говорить: «Ваш муж в коридоре сидит? Зовите его. Половина генов его».
Нормально и планировать ребенка вместе, и воспитывать, и потери переживать вместе. Да, женщина переживает сильнее, потому что биологически связана с плодом, но мужчина переживает наравне с женщиной, потому что оказывается абсолютно беспомощным в этой ситуации.
Когда заходишь на русскоязычные женские форумы по замершей беременности, там рушатся семьи, карьеры, иногда женщины беременеют, не говоря даже мужу, а потом переживают потерю в одиночку. Потом женщины начинают себя бесконечно винить. Через три месяца после пережитого, как мне рассказывал генетик, может начаться второй виток горя: муж с женой начинают ссориться, обвинять друг друга, доходит до разводов. Так устроена наша психика, которая все время ищет ответы.
Окончательно я поняла, что об этом надо писать и говорить, когда зашла на российский сайт, посвященный замершей беременности, где прочитала: «Мы сознательно не вспоминаем о роли мужчины во всем этом нелегком процессе, потому что все случившееся с тобой ты переживаешь и осмысливаешь наедине с собой». Параллельно у меня были открыты американский и английский сайты по этой теме, где есть брошюры для родственников и для мужа, с которых началось мое возвращение в норму. Там было сказано: «Каким бы сильным ни было ваше горе, не забывайте, что ваша семья нуждается в вас и в вашей поддержке, вашему мужу сейчас тоже очень тяжело». На американских сайтах пишут: «Как бы вам сейчас ни хотелось замкнуться в себе, пожалуйста, постарайтесь этого не делать».
Мужчины безумно тяжело это переживают и не знают, с кем поговорить. Они даже не понимают, отчего все это произошло, как об этом поговорить? Что делать дальше?
У моего мужа был постэффект. Сначала он был молодцом. Каждую секунду был со мной, помогал и поддерживал. На каждом УЗИ, на приеме у хирурга, после операции. Но через неделю и он, мощный, маскулинный мужик, поехал вниз. Я просто увидела, как он не поехал на работу, молча, не завтракая, сел в пижаме на кухне, и, когда пошла одиннадцатая серия «Шерлока», я поняла, что надо успокаиваться. Я перестала бродить как привидение по квартире, помыла голову, приготовила ужин и позвала наших близких друзей. Я очень хотела дать понять мужу, что сопереживаю ему, благодарна за стойкость и мы пойдем потихоньку дальше, прямо сейчас. Самое ведь главное — это любой из врачей скажет, — что одна, даже три подряд замершие беременности, как было у Марка Цукерберга и у его жены, — это не приговор.
Просто так получилось. Это аппарат случайных чисел, и тебе сейчас выпало такое число. Не потому, что у тебя вьющиеся волосы или тебе 34 года.
Работа с плохими новостями:
Врачи первым делом говорят, что это нормальная ситуация. Но это тяжело пережить: как это? Вчера ты была беременной, а сегодня уже нет. В этот момент ты чувствуешь себя абсолютно одинокой. Тебе кажется, что такое произошло только с тобой, и тебе так будет казаться, пока ты не начнешь об этом говорить настолько искренне, чтобы другие захотели сказать: «Слушай, мы никому не говорили, но с нами было то же самое».
Многие рассказывают, что им тяжела поддержка, которую пытаются оказывать окружающие. Люди же не знают, как это делать. У нас нет этики работы с плохими новостями. Когда нам говорят: «У меня кто-то умер» или «у меня такая вот болезнь», мы часто не знаем, что ответить.
Я знаю, что мой опыт может быть полезен другим. Мы вообще могли бы многое на земле остановить и изменить, если бы могли говорить.
Беременность в нашем представлении — что-то волшебное. Все такие классные, в фейсбуке так все здорово, все рожают своих замечательных детенышей. Не принято даже намекать, что иногда не все так радужно. И ты живешь в этом волшебном мире, а потом лежишь на УЗИ и тебе говорят: «Сердце остановилось». И думаешь: «Как это? Ведь у всех все так классно». Мы ведь только красивое выставляем на обозрение, а проблемы оставляем себе.
Беременность — это не только прекрасное время. Это наисложнейший процесс в организме, сравнимый с формированием Вселенной. Если бы мы осознавали это, риск становился бы более понятным. Я знаю, что мой опыт может быть полезен другим. Мы вообще могли бы многое на земле остановить и изменить, если бы могли говорить. Видимо, только наше поколение сможет рассказать об этом своим дочерям.