В далёком семьдесят девятом, и в юном месяце апреле

Мой молодой и пьяный папа стучал ногой в роддома двери

Стучал ногою и цветами, что падали из рук некрепких

И вверх кричал: «Татьяна! Таня! Ну как же так? А точно девка?

А посмотри ещё разочек! А вдруг врачебная ошибка?»

И мамин голос: «Нет, дружочек. Пять раз смотрела. Это Лидка"

Печальной грустью озарилось в мгновенье папино лицо,

Он стал немного ниже ростом. присев с букетом на крыльцо.

Ну, как же, так? -Сказал он - Таня! Скажи мне, как случилось так?

А как же бокс, рыбалка, баня? А как же ЦСКА, Спартак?

Футбол с друзьями по субботам? Как быть мне с этим не пойму!

Как свечи поменять в шестерке теперь показывать кому?

В душе моей горит обида! Ну я же тоже человек!

Куда теперь мне с этой Лидой? На танцы? Я ж не гомосек!

Как жить теперь мне, слышишь, Таня? Ну почему жизнь нелегка?

И не попукать на диване с сыночком, как два мужика...

Косички, платья и колготки войдут в наш дом, ворвутся в дверь...

Но я смирюсь. Ну, что поделать. Пусть будет Лида, что ж теперь?

Я приготовил имя Вова. Или Андрюха накрайняк. Но Вовой девочке хреново

на свете будет. Как-то так.

А сверху мать смотрела строго, вопили где-то малыши

Не прерывая монолога подбитой папиной души.

Но папа всё. Отплакал горе. Хотя не плакал никогда.

И прошептал: мы с ней на море. Поедем. Вырастет когда.

Я ей куплю трусы в горошек, и в парк свожу на карусель.

И покажу живую лошадь… Берём, короче! Где тут дверь?

В тот день, девятого апреля, в старинном парке таял снег,

И кто-то ржавые качели пытался спиздить на цветмет

В далёком семьдесят девятом, забыв про горе и обиды

Мой молодой и пьяный папа нёс из роддома дочку Лиду

В его мечтах они курили, он провожал её в армейку,

И с воблой они пиво пили, у дома сидя на скамейке,

И обсуждали сиськи тёлок, а так же матч Спартак-Динамо…

«Ну почему же ты не Вова??????» - «Не настрогал!» - сказала мама.

Лет пять понадобилось папе, чтоб осознать: кина не будет:

С вот этой фифой в белом платье ты ж не пойдёшь бить морды людям?

Вот был бы сын! Вот был бы Вова! Вот мы бы с ним бы, да, сыночек?

Перекрестившись, папа снова пошёл на дело тёмной ночью

В далёком восемьдесят третьем рыдал гиеной мой папаша

Когда деньком погожим летним ему вручили дочку Машу

Да как же так?! Ведь я молился! И дни высчитывал нарочно!

Чтоб точно Вовка получился! И снова девка? Как так можно?!

Ну пусть не Вова, пусть Андрейка, пусть даже хрен с ним – мальчик Яша!

Кого мне провожать в армейку?? С кем пиво пить мне? С Лидой? С Машей???

За что так Боженька глумится? Что делать с бабским батальоном?

И сердце раненою птицей кричало у дверей роддома…

В желаньях нужно быть скромнее, и не просить всего и сразу

И формулировать точнее, и амулет носить от сглаза

Когда мне стукнуло семнадцать, опять девятого апреля

Я утром тихо постучалась ногою в папочкины двери

«Да заходи, чего уж там уж!» И чтоб не тратить лишних слов-то,

Сказала быстро: «Пап, я замуж!». И папа выдохнул: «Ох, ёпта!

Ты, я смотрю, совсем сдурела? Какое замуж?? Быстро в школу!

И кто жених???» Я заревела, и показала папе Вову.

Вот , папа, Вова. Как мечтал ты. Болеет за Локомотив.

И может пиво пить на даче. Местами нов, чуть-чуть красив.

Ты можешь париться с ним в бане и говорить про баб и спорт,

И даже пукнуть на диване, уж если вдруг совсем припрет.

- Благодарю - ответил сухо мне папа, закурив взатяг-

Мне б завести ещё Андрюху. Чтоб выпить на троих хотя б.

И спорить с папою не смея (Родитель, что ни говори)

Я родила ему Андрея. Примерно килограмма три.

Что вспоминать теперь былое? Не прервалась мужская связь!

И папа мной теперь доволен, хоть я и бабой родилась!