Часть 7.
До реанимации был день сурка
Все мы жили жизнью отделения днём и по ночам расползались кто куда.
Я ездила иногда с девочками, со мной жили две мамы в соседней комнате, но чаще я была одна. Вообще атмосфера дома, где я жила сначала была ничего, потом я стала ощущать небольшое давление.
Хозяйка была очень болтливой. Без преувеличения - я не могла уйти с кухни, потому что она, болтая, даже не набирала воздух. Я понемногу отползала в сторону коридора как в дешёвой комедии. Я могла по 30 минут ждать когда смогу сказать наконец, что пойду ка я спать.
Это очень быстро начало напрягать и я старалась побыстрее уйти в комнату. Девочки очень спасали когда приходили, было уже намного проще отколоться посреди разговора.
Мои сутки выглядели следующим образом: я вставала в 7, умывалась, сцеживалась, собиралась и ехала в Кулакова. Там переодевалась и шла к малышу, обычно мы приходили раньше и ждали до 9 когда нас пустят в палаты, некоторые медсестры разрешали зайти раньше и покормить.
Потом был обход, потом завтрак, дети, обед, дети, ужин, бесконечное кормление и взвешивание подгузников, мытьё и уход, укладывание спать и кормление.
Вечером уходили кто во сколько мог. Часто я задерживалась, если малыш плакал. Не могла его оставить.
Потом я снова переодевалась, ехала домой, заходила в магазин за черешней. Всю беременность мечтала о ней и когда родила она как раз появилась на полках.
С упаковкой черешни я шла домой.
Пила чай с молоком и печеньем.
Слушала болтовню или не слушала, если мне повезло.
Шла мыться, сцеживаться. Закутывалась и ложилась спать.
Ночью было очень холодно, очень. Я спала в футболке, штанах, двух носках и теплой кофте на флисе, шарфе, и под двумя одеялами.
Особенно неприятно в этих условиях было два раза за ночь проснуться на сцеживание.
И так каждый день.
Я вспоминаю себя и мне кажется что состояние тогда мое было очень подавленным.
Именно вне стен Кулакова. Внутри с девочками было намного лучше, я общалась, смеялась, мы много болтали обо всем.
Но выходя оттуда наступало какое то опустошение.
Я как будто оставляла там свое сердце и шла, болтаясь, домой. Пустая и бесполезная. Огромное спасибо моему мужу, который забирал меня иногда на ночь домой. Мотался туда сюда по 1,5 часа и после работы и до. Я очень сильно, ОЧЕНЬ выдыхала дома.

Операцию сыну сделали на 16 день.
Перед операцией вечером ему поставили капельницы, мне сказали в день операции не приходить, всех мам просили, чтобы не нагнетать обстановку. Чтобы ребенок не чувствовал тревоги.
Попросили выспаться и отдохнуть.
Хирург сказала мне, что если все пройдет легко, то операция займет примерно два часа.
Так и получилось. Она позвонила мне как только закончила, сказала что все прошло как она и ожидала. Малыш в реанимации.

В реанимацию можно было приходить раз в день с 3 до 4.
Иногда давали побыть подольше, иногда ровно час.
Каждый день я носила мамино молочко.
Видеть его там было очень тяжело. Весь отекший, весь в трубках и на ивл.
Каждый раз когда я смотрела на него я изо всех сил сдерживала рыдания. Я боялась плакать, боялась что он почувствует мои слезы и решит что все плохо.
Внутри я рыдала, а снаружи плакали только глаза. Я разговаривала с ним, пела ему песню, которую пела до операции.
Держала его за руку, гладила. Он сжимал мой палец своей маленькой ручкой. Он был такой беспомощный.
Обычно в реанимации проводили 3-4 дня.
Нужно было чтобы он задышал сам и тогда если все хорошо, ребенка переводили в палату.
На второй день мне сказали что сняли ИВЛ и вернули назад, так как ему ещё тяжело. Была небольшая температура, ему меняли антибиотики на более сильные. На третий день сказали тоже самое про ИВЛ и что завтра попробуют снова.
Тогда я сильно занервничала.
Испугалась, почему он не может сам задышать.
Много плакала, мне кажется, я всегда плакала. Кроме этого золотого часа. Каждый день после реанимации я бежала быстрее оттуда, не могла ни с кем говорить, ком стоял в горле.

На четвертый день уже не было температуры, сняли ИВЛ.
На пятый день перевели в палату.

После выписки из реанимации мы провели в отделении ещё 5 дней.
Почти каждый из них я прощалась с тем, кого узнала, с кем подружилась.
Без грусти, они здоровые и счастливые уезжали домой.
Одну из девочек мы проводили без операции, диагноз не подтвердился.
Одной предстояло быть здесь ещё какое то время, а потом в другой больнице.

Помню девушку из другой палаты, ребенок у которой был не простой. Мы с ней как то разговорились в комнате для сцеживания. Бывает какой-то порок, а бывает ассоциация пороков, когда у одного новорожденного целый набор аномалий, у нее был такой ребенок. Она ждала его 8 лет.
И после Кулакова ей предстояла ещё не одна операция и не одна больница.

Ещё одна девушка из другой палаты находилась там уже не один месяц. Рожала в своем городе и ребенку занесли инфекцию. Говорили, что никак не могут найти в чем дело, с ней лично я не общалась, но однажды сидя в комнате для сцеживания услышала ее крики, это был даже не ужас, это было что то большее.
Она кричала "ребенок не дышит, мой ребенок не дышит. Умоляю, спасите его"
На этом моменте у меня сейчас слезы. Меня эта ситуация сильно потрясла тогда и , видимо, до сих пор. Я просто никому не пожелаю пережить подобное и наивно мечтаю, чтобы все детки в мире были здоровы. Ведь за что им? Без вины виноватые..
Так вот, я услышала как медсестра пробежала , звала врачей, кричала что не дышит ребенок.
Все сбежались в палату. Долго там стояли. И разошлись.
Мы так и не узнали что случилось, но ситуация сама по себе страшная.
Кто то говорил что ей показалось, она не могла его разбудить. Как бы то ни было, испугались все.

Это было уже под конец нашего пребывания там, у меня после этого не осталось сил.

Так же за время нашего пребывания  мы узнали что один малыш в реанимации умер.
Видеть это так близко, ощущать кожей, это совсем не то, что смотреть новости.

Я все пропускала через себя без фильтров. Плакала о своем. Плакала о чужом тоже.

Я очень ждала выписки.

25 мая ближе к 11 вечера я и мой здоровый ребенок наконец поехали домой.