Решила опубликовать тут пост из своего то.

Респираторный.
Самые темные и страшные ночи проходят под кашель и сиплое дыхание. А самый большой в них страх - это тишина.
В детской у нас две кровати, сегодня на одной сплю я, на другой Беатрис.
Она часто, сипло дышит. А я смотрю в черноту маски для сна. Каждый раз, когда я не слышу ее вдох или выдох, мое сердце гулко, как чугунный соборный колокол бьется где-то в горле. Я зажмуриваюсь и жду. Сердце эхом отдается в голове, а я хочу чтобы оно заткнулось, чтобы не мешало слушать дыхание Беатрис. Доли тихих секунд тянутся вечность. Я подлетаю к ее кровати. Она, кажется не дышит. А нет, дышит, просто заснула глубже и, наконец, начала спадать обструкция.
Я мама четырехлетнего ребенка и я очень много знаю об обструктивном дыхании, о крУпе, бронхите и других респираторных заболеваниях. Как и доугие мамы моего города. Я на память знаю сколько впрысков сальбутамола нужно сделать, как правильно разводится беродуал, пульмикорт для ингаляций. Как расчитать правильную дозу дексаметазона, и преднизолона, куда их лучше вводит чтобы быстрее подействовали.
Это все нужно не мне, до рождения Беатрис я не знала всего этого, хотя, я тяжелый алергик.
Но она родилась позже меня на 28 лет. За это время, воздух над моим городом стал как жидкая смола. Темный, мутный, жирный. Он оседает в легких, облепляет бронхи, носится с кровью по ее маленькому телу. И она задыхается. Ее грудь почти полностью проваливается и она пытается сделать вдох, но получается лишь на четверть. И она делает вдох еще раз и еще и еще. Всего, вместо положенных 30 в минуту, она успевает сделать 54.
Я засекаю минуты и считаю эти вдохи.
На полке стоит сальбутамол, лежат подготвленные инъекции. Шприцы, пока еще безобидные, спят, спрятав острые носы-иглы в чехлах.

Моя страна сделала так, что я знаю так много о гормональных препаратах для респираторных заболеваний.
Я вообще много знаю о болячках и лекарствах, так как родилась в семье фармацевтов. Для меня эти знания были етсессвенны как знание цветов или названий деревьев.
Но я бы все на свете отдала, чтобы не знать что такое «респираторый».
Беатрис дышит все так же тяжело. Я лежу головой на ее подушке, мне страшно вернуться в свою кровать, на пару метров от нее. Ее волосы лезут в глаза. Она опять пропускает вдох, я сжимаю ладони в кулаки. Еще мгновенье и сорвусь за сальбутамолом, если не поможет поставлю ей преднизолон. Но она все же вдыхает воздух, закашливается жутко.
Я тихо плачу, заливая ее подушку слезами. Я молюсь, умоляю Бога, чтобы она дышала, пусть лучше это буду я. Пусть мои бронхи и легкие свистят, съеживаются и хрипят. Пусть я буду кашлять, пусть лучше мое сердце бьется как бешенное. Ему это не так страшно, даже если оно остановится. Но пожалуйста, пусть ей станет легче.
Беатрис открывает глаза, тихо просит воды, делает два глотка и закашливается. Я смахиваю слезы в темноте.
Сознание порождает тысячи мыслей в минуту: «дура, это ты виновата, не уследила, надо было тепло ее одевать, надо было дать ей другое лекарство, дура, она болеет из-за тебя. Ты во всем виновата, виновата, виновата, виновата!»
Я так боюсь, что просто съежившись плачу на полу рядом с ее кроватью. Голова раскалывается, с утра у меня была температура 38, сейчас наверное уже ниже, горло тоже болит.
Я вспоминаю какое сегодня число. 25 марта. А если Беатрис умрет? То 25 марта навсегда останется ее датой смерти. Если она умрет, то я выйду в окно, с 21 этажа вниз. Мне стыдно перед Урсулой, но они с Тимой справятся. Зачем Урсуле такая я?
Я возвращаюсь в свою постель, только три часа ночи. Я моргаю в темноте, слушаю хрипы.
Что Беатрис такого сделала, что заслужила этот воздух? Это не важно. Важно, то, что я сделаю все, чтобы она дышала другим.

Пс девочки, не нужно мне рекомендовать лекастрва, врачей, альтернативную медицину и тд. Все это мы проходили.

Ппс ссылка на тг канал, где я рассказываю о писательской жизни и пишу лонгриды:

ссылка