УВИДЬ МЕНЯ, МАМА
(Анна Давыдова)

Бывает, люди совершают такое, от чего мне хочется схватить меч и рубить головы. Они, даже не имея в виду меня, говорят и делают то, что задевает лично меня, что попадает в мои дефициты и травмы. Как, например, может звучать "да выкини ты это яблоко, оно же с пятнами" для того, кто голодал.

Как ответное молчание для того, кого в детстве наказывали игнором.
Как вопрос "Почему ты так сделал?" для того, кого много обвиняли в том, что он делает не так и не то.
Как адский стыд при утверждении "Ты не можешь всего, что хочешь" у того, на кого много лет возлагали нереалистичные ожидания.

Как четыре лайка к моему комментарию в группе, где соседским комментариям достаётся по десять, для той меня, кому когда-то давно не дали посыла "ты хорошая, и, что бы ты ни сделала, я всё равно тебя люблю".

Прохожу сейчас терапевтическую программу вроде как о деньгах. Хотя она, как и задумано, не столько о деньгах, сколько о том, с чем эти самые деньги смешаны. Не новость, что смешаны они с усвоенными в раннем детстве правилами, но бомбит меня знатно. Вчера вскрылась очередная схема, по которой я неосознанно живу: "Дайте мне любви просто так, а я буду просто стоять, красивая и умная".

Когда-то давно, лет тридцать пять назад, маленькая девочка со всех ног мчалась к родителям: "Мама, я покакала!" Увы-увы, мама была не здесь, она или рассеянно кивала, или вовсе не реагировала. Внутри неё была огненная пропасть, жгущая душу и жрущая мозг. И девочка научилась жить с неразделённой покаканностью, с неотражённостью, с тем, что она вроде бы есть, но это неточно.

Вырастая, такие детки склонны очень тянуться к другим. Потому что, как бы ни задавливали потребность быть увиденными, отзеркаленными, принятыми, она, потребность, чаще всего выживает и очень-очень старается удовлетвориться.

Только вот тяга эта специфическая. "Дай-дай-дай", — ноет, канючит, ожидает и требует такой уже-не-ребёнок. Ну увидь же меня, ну скажи же мне, что я молодец, ну дай же мне своего принятия просто так. Дайййййййй!

Реакцию представить несложно. Нытьё норм от своего детёныша, временами — от чужого. А от другого взрослого человека — фу, уберите. И чем громче и настойчивее звучит "даййй", тем чаще и резче отшатываются люди. Закрепляя — увы — опыт непринятия.

Вот и выходит: мне надо, мне голодно, мне капец нужно, но страшно шопипец, потому что я знаю, что будет или равнодушие, или отвержение. В какой-то момент приходит спасительное "не буду хотеть, просить, приближаться". А потребность не умирает.

Так и живёт голодный малыш в теле большого дядечки или взрослой тётечки: то потребность усиливается, вырывается, и тогда ребятёнок бросается на первого встречного в надежде наконец поесть; то, поранившись в очередной раз, малышок отступает, пытается жить один, без любви и принятия.

Хорошо, если такой великовозрастный кроха не решает раз и навсегда уйти от людей, если в нём хоть немножко тлеет надежда, что можно иначе. Тогда он ищет помощи, может дойти до психолога, тренингов, разных практик, которые суть об одном: признать свои дефициты, отгоревать свои потери и невозможности, стать себе лучшим другом и мамой, перестать наконец пытаться утолять сосущий голод неработающими способами. Учиться иначе.