КАК УБЕРЕЧЬ РЕБЁНКА ОТ ПЕДОФИЛОВ

наверное вы поняли почему я решила затронуть эту тему и предлагаю внимательно прочитать статью всем !

Поисково-спасательный отряд «Лиза Алерт» провел флешмоб, предлагая всем делиться историями из детства, связанными со встречами с педофилами, с хештегом #давайнескажеммаме. Как научить ребенка говорить «нет», что рассказать ему, кроме страшных историй, и по каким признакам определить, что с ним произошло страшное – рассказывают детский психолог Ксения Ягодина и юрист Алена Зеленовская.
Отчим, мне десять лет…
Мамин друг в гостях, мне было семь…
Я гуляла во дворе одна…
Читать истории, которые люди размещали с хештегом #давайнескажеммаме, страшно, противно, ужасно. Поражает и масштаб бедствия, и повторяемость сюжетов, и дикая, запредельная чудовищность тех, кто пользуется детской доверчивостью, незнанием, запуганностью, послушанием.
Довольно часто эти эпизоды уходят куда-то на дно памяти, и милосердная психика прячет их от нас же, не напоминая об этом годами. При этом у тех, кто это пережил, возникают какие-то странные сложности в отношениях с лицами другого пола, фобии, комплексы, которые они обычно никак не связывают с тем, с чем они столкнулись.
Во многом травматичность зависит от того, рассказал ли ребенок родителям, как они отреагировали, знает ли ребенок о том, что с ним делали то, что делать нельзя, знаком ли он с мерами безопасности и так далее. Поэтому мы попросили психолога и юриста ответить на вопросы о педофилах и надеемся, что это поможет вам защитить ваших детей.
Ксения Ягодина, детский и школьный психолог
Папа взял друга, и они побежали искать мужика, который это делал
– Почему дети часто не рассказывают родителям о том, что с ними произошло?

– Рассказанные истории можно разделить на две категории. В одних случаях ребенок сразу же рассказал родителям о том, что произошло (ему предлагали посмотреть картинки, пытались затащить в подвал, показывали, просили показать и так далее), и увидел их мгновенную реакцию – они обратились в полицию, или папа взял друга и они побежали искать мужика, который это делал. То есть ребенок не побоялся прийти и сообщить родителям, что происходит что-то его пугающее, а родители показали своей реакцией, что они готовы его защитить, что его испуг – это не капризы, что они стоят на страже ребенка.
И тогда ребенок понимает: то, что я чувствую, – это нормально, потому что родитель тут же продемонстрировал разную палитру эмоций, и это позволяет ему тоже перерабатывать то, что он почувствовал.
Во второй категории историй ребенок, понимая, что произошло что-то не то, тем не менее, не рассказывает ничего взрослым, потому что он боится взрослую фигуру, боится сказать «нет», боится описать, что было. Он парализован и страхом из-за того, что произошло, и боится реакции родителей. У этих рассказчиков надолго осталось чувство вины, ощущение, что они сами виноваты в произошедшем. Это чувство вины в сочетании с невозможностью рассказать об этом другим и говорит о травме. Доверие и постоянная демонстрация того, что родитель на стороне ребенка, снижают шансы, что он об этом не узнает, но, к сожалению, не гарантируют, что ребенок расскажет.
У тех детей, которые обратились за помощью и которых защитили родители, была возможность переработки этого опыта. Он не остался где-то на задворках сознания, не вытеснился, потому что был тут же отработан с родителями. И если ребенок не остался один на один с этими переживаниями, ему будет проще переработать эту травму. Бывает, что переработка травматичного опыта затягивается. Бывает и такая ситуация, когда этот опыт вытесняется куда-то за пределы сознания, а потом всплывает. У кого-то это похожее место, у кого-то – деталь из того случая, например, сдувшийся воздушный шарик, человек похожей внешности…

Не всегда то, что это случилось с ребенком и что он не рассказал об этом родителям, указывает на их ответственность за произошедшее.
Мне бы очень не хотелось, чтобы у родителей возникало чувство вины, чтобы они не думали, что если с их ребенком такое произошло и это его травмировало, то я, родитель, за это отвечаю.
Далеко не всегда родитель своими действиями может стопроцентно обеспечить, чтобы ребенок в этой ситуации пришел и все рассказал. Иногда испуг ребенка такой большой, что даже при доверительных принимающих отношениях в семье ребенок не может об этом рассказать. Бывает, что ему не хватает слов или еще чего-то, чтобы описать, что произошло. Поэтому я хочу подчеркнуть, что за то, что в этой ситуации произошло с ребенком, несет ответственность только насильник.
Ничего не сказала родителям. Вообще ничего. От смутного ощущения, что это я, я виновата, я сделала неправильно, не понимаю что, но ругать будут меня. Ты ребенок, значит, в любом эпизоде со взрослым ты всегда виноватый.
 Ни в одной из этих ситуаций я не смогла ни постоять за себя, ни рассказать об этом кому-то, я впадала в ступор, мне было мучительно стыдно, и я думала, что меня сделают виноватой и будут ругать.
Я очень хочу, чтобы детям рассказывали с самого раннего возраста о том, что их тело неприкосновенно, что нужно уметь говорить НЕТ взрослым людям и сигнализировать во всяких ситуациях.
Не могу свободно общаться и превращаюсь в отмороженный огурец
– Что именно в таких историях травматично для психики ребенка?
– Сложно сказать, что кого больше травмирует, потому что каждый человек индивидуален, и мы никогда заранее не можем предсказать, какая вещь и как на кого повлияет. Бывает, ты повысил на ребенка голос – и все, травма на всю жизнь, а на другого кричат целыми днями, и ему хватает внутренних сил это переработать. Так и с этими ситуациями.
С одной стороны, у каждого свои особенности психики, каждый по-разному устроен. С другой – влияет в целом ситуация, в которой растет ребенок, насколько ему рассказывают про разные переживания в семье, насколько у ребенка хороший контакт со своими эмоциями и с телом, понимает ли он, что с ним делали что-то не то, насколько он осведомлен.
Он может вообще не понять, что произошло, не почувствовать, что его использовали, и тогда травмы не будет – например, трехлетка решил, что при нем просто сходили в туалет, он еще не понимает другого смысла действия, и этот эпизод у него вообще не отложился. Но если травма имеет место, следует обязательно обратиться к психологу, важно найти выход чувствам вины ребенка и родителя.
– Как можно понять, что ребенок травмирован такой ситуацией?
– Это проявляется:
– нарушениями сна, аппетита,
– повышением его агрессивности,
– резкими изменениями успеваемости в школе,
– у ребенка появляется навязчивое желание все время мыться,
– он резко стал бояться оставаться один,
– он стал бояться всех незнакомых людей, или одного конкретного знакомого, или всех мужчин, стал бояться спать,
– в его играх и рисунках появились сюжеты, которые вас настораживают,
– ребенок начал бояться прикосновений.

– Какие последствия могут иметь такие случаи для ребенка?
– К сожалению, палитра того, что может произойти с ребенком в результате встречи с педофилом, очень широкая. Он может вообще перестать доверять людям, во взрослом состоянии он может начать или бояться близких отношений, или, наоборот, вступать в беспорядочные связи, которыми будет сам недоволен, но не будет понимать, почему он это делает. У него могут возникнуть трудности при построении партнерских отношений, он может испытывать очень высокую тревогу за собственных детей, быть подверженным депрессиям и совершать попытки суицида.
Этот эпизод всплыл на психотерапии, когда мы говорили о проблемах с личной жизнью, о том, что я не могу в принципе знакомиться с незнакомыми мужчинами, не могу свободно общаться, превращаюсь в отмороженный огурец – я вижу в них по умолчанию скрытую угрозу – ну еще бы, удивление только в том, как я сама никогда за тридцать лет эти две вещи не догадалась почему-то связать в причину и следствие. И я, вроде как никуда его не вытеснявшая, ведь я все эти годы отлично помнила, что это – было, вдруг день прорыдала взахлеб от жалости к той беспомощной беззащитной девочке.
Если дети жаловались, то им говорили: «Сам виноват»
– Почему дети иногда делают то, что им говорит педофил, хотя понимают, что происходит что-то не то?
– В некоторых историях те, кто это пережил, рассказывают, что они шли за насильником, как загипнотизированные. Причина в том, что в ситуациях, которые наш организм трактует как опасные, у него есть три стратегии – замри, беги, дерись, и выбор происходит автоматически, это не поддается осознанию.
И если у ребенка срабатывает механизм «замри», он и замирает, иногда даже так, что потом не может выйти из этого состояния. Я замер, меня как будто нет, меня никто не видит, я отсутствую, поэтому со мной ничего плохого не произойдет. И впоследствии из-за того, что они не сопротивлялись, у жертв насилия иногда возникает сильное чувство вины. Это очень глубинный механизм, который не всегда можно перебить.
Есть простые техники возвращения контакта с самим собой, например, нужно продышаться, сделать 5-10 вдохов-выдохов, опереться обо что-то, пощипать себя, помассировать пальчики, ушки. Этому можно учить, не привязывая это к ситуации опасности – такие техники работают в ситуации, когда вы видите, что ребенок потерял контакт с реальностью, впал в истерику, перепугался.
Ребенок послушается чужого взрослого, если он привык, что в саду, в школе он испытывает насилие со стороны взрослых, и никто его не защищает.
Флешмоб «Лиза Алерт» показывает, что в нашем детстве эти преступления цвели пышным цветом. Почему? Мне кажется, потому что в целом вся система воспитания строилась на том, что общественные интересы важнее личных, дети были на попечении государства, начиная с яслей, все эти системы – сады, школы – отчасти были закрытыми, там происходили разные, в том числе очень, как мы сейчас понимаем, травматичные для детей случаи. Дети оказывались в яслях часто тогда, когда они даже еще в силу возраста не могли пожаловаться своим взрослым на то, что там происходит.
Большое количество моих ровесников рассказывает, что в саду в качестве наказания их выставляли голыми на подоконник с открытым окном, залепляли скотчем рот, заставляли съесть ту еду, которой ребенка стошнило, и так далее. В этих системах обычно было очень много разного рода нарушений в отношении тела ребенка, его безопасности, были очень грубые нарушения границ. А жаловаться было не принято. Если дети жаловались, то им говорили: «Сам виноват». И родители очень редко ходили ребенка защищать. И если происходило какое-то злоупотребление, ребенку часто даже не приходило в голову, что можно пойти пожаловаться. Еще принято было взрослым не перечить: «Ты как разговариваешь со взрослым?» Взрослый всегда был по умолчанию прав, поэтому таких эпизодов, естественно, было очень много.

Я не буду говорить, что теперь у нас тотально оздоровилась система – нет, конечно, все равно хватает таких историй. Но, во-первых, родители стали пристальнее смотреть за тем, что происходит с их детьми. Во-вторых, они стали читать литературу. В-третьих, родители стали замечать косвенные признаки: «С моим ребенком что-то не так, о чем это может говорить?» – если он ходит, например, в детский сад. Наконец, изменился возраст поступления в детский сад, теперь это обычно три года, и ребенок в этом возрасте уже разговаривает и может рассказать родителям, если что-то не так, получая опыт их реакции на будущее, чувствуя свою защищенность.
Родители активно стали жаловаться, не молчать, если с их ребенком сделали что-то не то. И мне кажется, люди, которые работают с детьми, стали вести себя с оглядкой на этот фактор. Поэтому начала меняться некая норма в целом. Сейчас никому не придет в голову сказать, что ставить голого ребенка на подоконник в детском саду – это нормально. И, как следствие, ребенок чувствует себя более защищенным, не так безоговорочно покоряется чужим взрослым, как раньше.
Не обвиняйте ребенка в ябедничестве и не оставляйте его наедине с проблемами, которые он не может решить.
Еще одна важная установка из детства, которая мешает детям рассказывать о том, что с ними произошло, – это запрет на ябедничество. В нашем детстве рассказать – означало «настучать», проявить слабость. Сейчас мы и родителям, и детям говорим в школе: «Если вы сами не справляетесь с какой-то ситуацией, если вы сказали человеку «нет», а он вас не слышит, какие у вас варианты? Пустить в ход кулаки? В школе мы не деремся. Позовите, пожалуйста, взрослого». Важно, чтобы и взрослые оставляли ребенку возможность рассказать о том, что произошло, а не говорили: «Разбирайтесь сами, не ябедничайте» или «Доносчику первый кнут». К сожалению, это очень живучие паттерны.

Я говорю «нет», и меня не трогают – это норма
– Чему учить ребенка в разном возрасте, чтобы он мог противостоять ситуации насилия?
– Во-первых, ребенок должен понимать, что его тело неприкосновенно и что окружающие не должны нарушать его границы. Соответственно, он должен понимать, что если кто-то нарушает эти границы, то это опасная ситуация. Поэтому очень важно еще в младенчестве не заставлять ребенка идти на руки к тем людям, к которым он не хочет идти, не пихать в него насильно еду, когда он еще маленький и только осваивает эти навыки.
Таким образом мы показываем ему еще маленькому, что уважаем границы его тела, что его желания и потребности важны. В любом возрасте у ребенка должно быть право не обниматься с родственниками, если он не хочет, не целоваться с ними и даже не идти к маме на ручки, когда ему это не нужно. Бывают ситуации, когда ребенок выбежал на проезжую часть, и мы подхватываем его на руки, чтобы он этого не делал, нарушая таким образом его границы, но они должны быть исключительными.
И даже если мама понимает, что сейчас он успокоится, если его взять на руки, но он говорит: «Нет!» – важно не взять его на руки, подождать, пока он сам придет. У ребенка в голове должна выстроиться причинно-следственная связь: я говорю «нет», и меня не трогают, это норма, так и должно быть. Бывает, что бабушки на это обижаются – «я его зову, хочу обнять, а он не идет», но надо им объяснить: да, раз он сейчас не хочет – значит, нет, и все. Важно останавливать их вслух, чтобы ребенок слышал и знал, что тело его и он сам выбирает дистанцию.
Так вы и ребенку, и родственникам транслируете, что нет – значит нет. И это можно воспитывать не только на примере родственников: подходит другой ребенок, пытается потрогать, а вашему это не нравится, и вы говорите этому другому ребенку: «Извини, Оле не нравится, что ты ее трогаешь».
Рассказала своей маме эту историю не так давно, уже после того как мне исполнилось 30, в ходе какого-то ожесточенного спора насчет дочки, насчет того, почему я позволяю ей слишком много, почему она растет непослушной, дерзкой, своевольной. «Потому! – орала я и рыдала до икоты, – потому, что если ее, как меня, поведут за сарай неизвестно зачем – может, просто снять трусы, а может, насиловать, а может, убивать – потому что в этом случае она хотя бы не будет идти послушно и молча, как заколдованный флейтой обреченный крысеныш!»
«Можно подумать, – сказала мама, – что это защитит ее в случае, если ее захочет кто-то уволочь силой. Дети все равно должны слушаться». Боже, думала я в отчаянии, Боже, насколько же это накрепко сидит в наших родителях.
Далее, с раннего возраста надо вводить железное правило, что в трусы к ребенку может заглянуть только врач в мамином присутствии. В определенном возрасте детям может стать любопытно, как они устроены, они могут начать подглядывать друг за другом – за это не надо ругать, это важный этап, надо просто аккуратно говорить, что так делать не принято: «Эти части тела мы обычно друг другу не показываем. Мы специально носим трусы, взрослые женщины носят лифчики на пляже, купальники, потому что это показывать не принято».
Как правило, к семи годам, когда дети идут в школу, они усваивают разные социальные нормы. Семилетка на пляже почти всегда начинает стесняться, и если он в шесть мог переодеться без кабинки для переодевания, то ближе к школе он говорит: «Нет, дайте мне полотенце», и это означает, что он усвоил социальную норму и теперь знает, что отдельные части тела не демонстрируют.
С 3 до 7 лет: «Нет, уйди, расскажи»
В три-четыре года ребенок должен знать названия всех частей своего тела, причем в отношении половых органов это не обязательно должны быть наукообразные термины – нужно ориентироваться на то, как в семье принято их называть. Это важно и для того, чтобы он мог объяснить, что с ним пытались сделать что-то не то, трогали там-то и там-то. В этом же возрасте можно и нужно учить ребенка правилам безопасности на улице, тому, что ни с кем никуда нельзя уходить.
Еще до пяти лет уже можно научить ребенка правилу «нет, уйди, расскажи»: если происходит что-то не то, он должен сначала сказать «нет», потом уйти, а потом рассказать вам. Условно говоря, Ваню трогает Коля, Ваня ему говорит: «Не трогай меня», Коля продолжает, тогда Ваня уходит из этой ситуации и говорит об этом взрослому. По такой же схеме должна развиваться ситуация, когда кто-то, например, пытается увести его с детской площадки: ему предлагают конфетку, он говорит «нет», если взрослый продолжает на этом настаивать, он отходит в сторону и говорит родителю или взрослому поблизости (тому, к кому следует обращаться за помощью – в ситуации площадки это, скорее всего, взрослый с ребенком) об этом вслух.

Ребенку лет пяти можно уже объяснить, что бывают плохие секреты – когда кто-то совершил плохой поступок и просит не говорить о нем другим, или кто-то сделал что-то нехорошее с ним. Важно, чтобы ребенок всегда имел возможность выбора, чтобы просьба о том, чтобы кому-то что-то не говорить, не воспринималась им как безоговорочное указание. Научите ребенка, чтобы, когда ему скажут: «Не говори», он отвечал: «Я подумаю».

Естественно, у детей будут секреты, но это всегда должен быть его выбор, а не указание другого человека. Любая формулировка типа «давай не скажем маме», «только не говори маме», «не говори родителям» опасна для любого возраста и ситуаций.

Побои в саду – «не говори маме, а то хуже будет», ситуации, когда подростка подстрекают к опасному: наркотики, группы смерти – «не говори родителям, а то хуже им будет» или «ты что, маленький, маме говорить», скандал с «психологическим» центром, где издевались над детьми, требуя: «Не говорите родителям, они в курсе и одобряют», и, конечно, педофилия с разными вариантами – «не говори маме, она все равно не поверит/будет тебя ругать/расстроится» – это все ситуации одного порядка. Это манипуляции с целью сделать так, чтобы об этом не узнал тот, кто в силу возраста и опыта может разобраться в ситуации, назвать вещи своими именами и защитить ребенка.
Я далека от мысли, что дети должны все рассказывать своим родителям – нет, конечно. И у него могут быть секреты с другими родственниками, классным руководителем, друзьями. Но если кто-то подстрекает вашего ребенка не говорить вам, учите его бежать из этих отношений и идти к взрослым за помощью. Все вышеназванные формулировки – это манипуляции, важно донести эту мысль до него. И важно ребенка выслушать и не обвинить, если он пришел с чем-то серьезным.
В семь лет можно играть с детьми в такую игру: рисуете ребенка и вокруг него – первый круг, второй, третий. В кругах вы с ним размещаете разных людей. В первом – самых близких, которым он безоговорочно доверяет, во втором – тех, с которыми он вступает в контакт при вас или с вашего разрешения, и в третьем – всех остальных людей, с которыми он никогда никуда не уходит и срочно бежит за помощью, если они от него что-то хотят. И задаете ему вопросы: кому ты можешь открыть дверь, если взрослых нет дома? В какой круг поместишь бабушку? Взрослые из какого круга могут забрать тебя из школы, если вдруг не пришла мама? А что ты будешь делать, если пришел взрослый, не входящий в круг доверия? И важно научить его, что делать в этих ситуациях: позвонить родителям, обратиться к охране со словами, что это не мои родители и родители не предупреждали, что этот человек меня заберет.
С 8 до 11 лет: как меняется тело
В 9, 10, 11 лет важно говорить про все изменения, которые происходят с телом. В этом же возрасте ребенка уже могут интересовать конкретные вопросы, связанные с отношениями между полами. Этот интерес возникает в несколько этапов.
Первый вопрос – откуда берутся дети, и трехлетнему ребенку можно рассказать, что они выходят из маминого живота, обычно этой информации в таком возрасте достаточно. Дальше в 6-7 лет – у кого-то раньше, у кого-то позже – возникает вопрос, как дети попадают в живот, и можно рассказать, что соединяются две клетки, без лишних подробностей. Потом ребенок понимает, что секс – не только для того, чтобы появлялись дети, и тогда мы говорим: «Да, это один из видов отношений между мужчиной и женщиной, это для взрослых, пока еще не для тебя».
В моей практике были мальчишки, которые лет в 10-11 уже смотрели порнографию, поэтому, возможно, это возраст, в котором можно говорить о том, что порнография – целая индустрия, которая не показывает реальность, и что ему это не стоит смотреть.

С 12 лет: безопасность и согласие
Про сексуальные домогательства можно говорить с 12-13 лет, можно рассказать про разницу в возрасте, просить: если это ситуация, когда взрослый и ты, пожалуйста, расскажи мне обязательно.
Можно аккуратно объяснить и про взрослых мужчин, интересующихся детьми и подростками. Важный момент: рассказ об ужасах не должен предшествовать общему пониманию про отношения между полами, безопасность, про согласие.
Со старшими подростками обоих полов важно говорить, во-первых, про добровольность – ты делаешь только то, что ты хочешь делать, во-вторых, про контрацепцию и, в-третьих, в целом про отношения настоящие и ненастоящие, про то, что такое отношения, про влюбленность, про ответственность, какие отношения безопасны, какие опасны и так далее.
Он показывает ребенку свою власть
– Как объяснить маленькому ребенку, чем может закончиться его уход с чужим человеком?
– Мне кажется, это зависит от возраста. У ребенка лет 3-5 можно спросить: «Как ты думаешь, почему нельзя уходить с чужим?» Скорее всего, ребенок скажет: «Потому что я тебя больше никогда не увижу». Ему этого уже достаточно, ему не надо рисовать никакие ужасы, потому что ему нужно, чтобы мама была рядом. Более старшему ребенку можно сказать: «Тебя могут обидеть, тебе могут сделать больно» – без конкретики.
Психика так устроена, что любые действия, когда человека использовали для удовлетворения сексуального желания без его воли, даже если никто никого не трогал, она может трактовать как изнасилование.
Имеется в виду любое действие, нарушающее границы: прикосновения, подсматривание, демонстрация своих органов. Всемирная организация здравоохранения определяет сексуальное насилие как «любой сексуальный акт или попытку его совершить; нежелательные сексуальные замечания или заигрывания; любые действия против сексуальности человека с использованием принуждения, совершаемые любым человеком независимо от его взаимоотношений с жертвой, в любом месте, включая дом и работу, но не ограничиваясь ими».
То есть речь идет про власть, принуждение и эксплуатацию и про действия в отношении того, кто не может оказать сопротивление – а ребенок не может по умолчанию. Психика – штука загадочная, и что она воспримет как насилие в этой ситуации, а что нет, заранее сказать сложно, это зависит от большого количества факторов. Но в целом – что происходит, когда педофил совершает какие-то действия в отношении ребенка – он показывает ребенку свою власть: «Я волен показывать тебе все, что я хочу», не интересуясь его желаниями, и таким образом превращает ребенка в объект.
Любая ситуация, когда тебя используют, не спросив, – это форма насилия.
И поэтому если мы с вами, взрослые люди, в таких ситуациях можем оказать сопротивление – драться, убегать, звать на помощь и так далее, наша психика может уже не воспринимать это как насилие. Но ребенок такого сопротивления оказать почти никогда не может.

Травматизация от насилия в детстве может «вылезти» и спустя долгое время. Бывает, что ребенок толком не понял, что произошло насилие, и осознал это, только когда вырос, получил информацию и переосмыслил свой тот опыт. И тогда это может травмировать задним числом.