Обычное утро. На столе остывает каша, а в кружках — чай. Я пришла в комнату, чтобы позвать сына на завтрак. А тут, вместо «Ща приду» прилетает этот вопрос.
Я молчу. Прислушиваюсь к себе. Чувствую, что вместо ответа во мне разливается океан сладостной неги. Я становлюсь вдруг такой нежно-сладкой будто зефирка. Как же мне ему так ответить, чтобы передать хотя бы кусочек щемяще-нежного облака, в котором я сейчас оказалась? Что мне сказать человеку, до рождения которого я и не подозревала, что вообще способна на подобные ощущения?
Любовь к своему ребенку — самое сильное и трепетное чувство из всех, которые я когда-либо испытывала.
Почему мы так сильно любим своих детей? Может, тут дело в грудном молоке, которое они пьют, умильно причмокивая? А может, в бессонных ночах, проведенных у кроватки? Или в животике, который мы им наглаживаем? Или в зубках, которые никак не хотят прорезываться? Каждое такое воспоминание — одновременно и боль, и слезы, и радость, и трепет.
Воспоминания галопом пробегают на моем мысленном экране. Вот он впервые пошел сам, оторвавшись от стенки. А здесь — начал говорить, смешно коверкая буквы. На следующем слайде он уже идет в школу, сияя, будто начищенная монета.
Эти и многие другие события лежат в хранилище моей памяти, словно коржи гигантского пирога. А между ними — крем, сотканный из нежных слов, объятий и поцелуев.
Подхожу к сыну, обнимаю. Как же мне хочется перелить в него хотя бы капельку переполняющих меня чувств!
Мурлыкаю:
— Да, ты — мой кусочек счастья.
Он показывает мне на сердце и уточняет:
— Я вот здесь у тебя? Я — особенный?
И снова внутри — переливы пастельных цветов: от перламутра до няшно-розового.
— Да, ты занимаешь в моем сердце самое особенное место из всех возможных. И оно — твое навсегда.
Сын удовлетворен ответом. Убегает есть кашу. А я все еще стою, кутаясь в облако своих воспоминаний.
