Моей дорогой бабушке 98 лет, и деменция неумолимо забирает ее по сантиметру. Она почти ничего не помнит о своей жизни, не знает своего возраста, забыла, как есть бутерброд и кто из семьи кем ей приходится.
Но о войне вспоминает каждый день.
Так глубоко и грубо вырезала война свои незаживающие отметины в ее угасающем разуме, что семьдесят пять лет последующей жизни и несколько лет прогрессирующей болезни не смогли их стереть.
Бабуля не помнит, как называется город, где она живет.
Но помнит, как тащила, спасала, зашивала, перевязывала, хоронила бесчисленных раненых в Белоруссии, Польше, Кёнигсберге, Берлине. Как бежала на фронт из оккупации, чудом не угодив под трибунал за такие вольности (спасла подружка, офицерская дочь). Как металась в лихорадке, болея жестоким тифом в белорусской деревне, а хозяйка дома жалела ее и в обход собственной семьи подкармливала жидкой кашей. Как норовистая однополчанка Терещенко отомстила придурковатому старшине, зашив ему ночью штаны, чтобы он опозорился на побудке и вышел в строй в одних трусах под шинелью.
Моей бабули остается все меньше и меньше. Личность и чувства тают с каждым днем, а огромное ее горячее сердце, всю жизнь неустанно болевшее за нас, зачем-то продолжает стучать. И в этой оболочке уже почти никого нет. Глаза не видят, уши едва слышат, родные руки, с одинаковой сноровкой отрезавшие искалеченные ноги и раскатывавшие плюшки для внуков, совсем не слушаются. Однажды она покинет нас целиком, и некому больше будет надевать ее бесчисленные медали. Она больше не будет вспоминать, как стеснялась расписаться на Рейхстаге, потому что фамилия комичная, и как хулиганистая Терещенко подложила на печку хозяйственное мыло, чтобы оно растаяло и натекло сомнительной коричневой жижицей прямо в постель гадкому старшине, отогнавшему истощенных девчонок от теплого местечка и завалившемуся там спать.
Но мы будем помнить за нее. Всё прожитое столетие - от того, как она едва не утонула в деревенском ручье в пять лет, до дней, когда она водила меня на мучительные уколы и процедуры для глаз (кто б знал тогда, что близорукость ими не лечится!..), гладила по спине и рассказывала, рассказывала. Про Терещенко, про Берлин, про похабные тульские частушки, про то, как мама мечтала стать барабанщицей и про то, как мы сейчас выйдем из поликлиники, и она купит мне трубочку со сгущенкой.
Болезнь не сможет отнять у нас памяти о том, какая ты. И оттого особенно тяжело видеть, как чужая враждебная сущность вытесняет тебя из собственного тела...
Я так скучаю, мой Победитель.
Спасибо тебе за то, что ты подарила нам не только Мир, но и свою бесконечную, судорожную, всепрощающую любовь.
