Сегодня я пролечусь над Москвой. Вторая часть рассказа о сильной болезни Тимофея, и как мы попали в детскую реанимацию в августе 2024 года. Первую часть можно прочитать здесь: ссылка
Среда. В больнице отключают горячую воду на две недели. Я жду врача. Вместо этого снова приходит медсестра: «Вас переводят в другую палату, собирайтесь».
Вещи собраны, мы проходим по коридору, заходим за дверь и оказываемся в отделении взрослой реанимации. Уже сюда к нам приходит врач, вернее два врача: наш педиатр и новый. Интересуются состоянием Тимофея. По его виду и так понятно, что ему плохо. Он в основном спит. Или плачет. И у него очень обильный частый стул, с которым я еле-еле успеваю справляться. Врачи выходят за дверь. Я слышу, как новый врач говорит: «Зачем вы перевели их сюда?». Тимофею снова ставят капельницу от обезвоживания. Он постоянно на моих руках. Просят снова собрать анализы. Приносят весы: взвешивайте ребенка перед и после каждого кормления. Взвешивайте подгузники. Записывайте в ведомость. Нам нужно контролировать объем жидкости. Я понимаю, что чисто физически не смогу выполнить это указание.
Педиатр возвращается. Спокойно объясняет, что не знает, что с Тимофеем. Но пытается разобраться. Некоторые анализы еще не готовы (готовность 7 дней). Она говорит, что подняла всех. Нашла нам узиста, пригласила детских невролога, гастроэнтеролога, даже лора. Записала нас на рентген грудной клетки. Даже я понимаю, что некоторое из этого лишнее. Тем не менее к нам начинают заходить врачи по одному. Мне приходится рассказывать каждому всю историю болезни заново. Все слушают, осматривают, говорят, это не наш случай. Узи не показывает ничего критического. Да, мы даже сделали рентген. Там тоже чисто.
Делегация врачей закончилась. Снова педиатр: «Мы не знаем, что с вами. Мы переводим вас в Москву». Пытаюсь осознать, пишу мужу.
Он приезжал каждый день: бесконечно привозил чистое белье, пеленки и подгузники. Здесь, в больнице, дается одна простынь на неделю. Мы за три дня извели их штук 5. И то экономили. Как он будет привозить нам вещи в Москву? Он работает, дома Анфиса. С другой стороны, может хоть в Москве будет горячая вода? В условиях кишечной инфекции и ручного ребенка кипятить чайник и подмывать из ковша очень трудно. У меня нет помощи. Я не успеваю поесть, у меня просто нет для этого рук. Я даже один раз совсем вышла из себя и накричала на медсестру: мне пришлось вынужденно встать в момент проведения капельницы вместе с Тимофеем, причина была очень веская: Тимофей очень сильно испачкал кровать, в которой мы вместе лежим. Свежий подгузник не смог справиться. (Тимофей во время капельницы сосет грудь. Я соответственно, если совсем испачкаюсь, помыться не смогу). Кнопки вызова нет, мы в палате одни. Так как у меня просто не хватило рук, я встала неосторожно, в капельницу пошла кровь. Я запаниковала, начала громко кричать звать на помощь. Пришла медсестра, стала меня отчитывать за то, что я встала. И тут я просто не выдержала. Это была вторая капельница подряд. Ситуация с подгузником уже была критическая и после первой. Однако, ей было все равно на это, она сменила баночку и ушла. Даже не сказав, сколько нам еще лежать.
Меня пугает лечение: пугают лекарства не по возрасту, пугают их побочки, пугает неоправданный рентген (маленьким не рекомендовано его делать в связи с ростом и высокой скоростью деления клеток), пугает боль Тимофея во время уколов. Пугают очень быстрые капельницы без инфузомата, с которых началась терапия в воскресенье (инфузомат - прибор, который как насос следит за скоростью подачи раствора; высокая скорость подачи растворов дает перегрузку на сердце, вены и прочее). Меня пугает, что Тимофею плохо, и что он все время спит.
У Тимофея поднимается температура, измеряю каждые 15 минут. У меня паника. Температура в районе 37,2-37,5. Тем не менее я снова собираю вещи, второй раз за день. Заталкиваю в себя немного остывшей каши, вдруг в новой больнице на меня сегодня не выделят еду. Заходит педиатр и говорит, что мы ждем вертолет. Полетим в детскую реанимацию в Химки.