Моей худенькой, красивой маме все мое детство было за меня мучительно стыдно. Я пошла в папу - крупного статного папу со склонностью к полноте, и жизнь маму к такому не готовила. Она была молоденькая, уставшая и несчастная, она не смогла справиться со своим стыдом - и поэтому передала его мне. Мое тело выдавало в ней плохую, негодную мать, потому что мое тело было большим, стыдным, чрезмерным, жирным, мерзким. Оно орало, кричало в рупор о безволии, неумеренности, лени, неряшливости, обжорстве. Ведь разве могут быть толстые какими-нибудь другими?

А ещё моя мама боялась, что я вырасту и общество меня не примет. Что я не выйду замуж, не буду красивой, не буду любимой. Что меня будут обижать и дразнить. Поэтому она начала обижать меня сама. Превентивно. Чтобы я взяла себя в свои десяти-одиннадцатилетние руки и перестала жрать. Перестала позорить семью, перестала быть такой большой, такой заметной, такой недопустимо огромной бабой. Стала тонкой, звонкой, спортивной, активной, такой, как другие девочки. Хорошие девочки. Худые. Которые для любви, а не для работы. Не такие, как я.

Мама хотела красивую, умную и активную дочку. Дочку, которой легко было бы гордиться. Но у мамы получилась я, по поводу веса которой в кругу друзей комментариев не отпускал только ленивый. И мама стыдилась, и старательно пыталась это исправить руганью, ограничениями и обзывательствами, топя нас обоих все глубже в океанах этого стыда - и разводя нас по разные стороны баррикад.
Что делала в это время я? Услышав в очередной раз, что я жирная ленивая свинья, я съёживалась в комок и планировала, как в первую свободную минуту пойду в магазин и куплю свой стандартный набор - две пачки сухариков, две шоколадки, пачку круассанов с масляной начинкой. И съем за десять минут, пытаясь подавить отвращение к себе, стыд за себя, желание выцарапаться из своей кожи. Через десять минут еда закончится - и мне станет еще стыднее, ещё противнее. И я знаю, что мое тело выдаст меня - я могу сколько угодно есть одна и прятать упаковки - но мое тело непременно меня сдаст. Потому что оно гадкое, жирное, омерзительное. Стыдное. И оно растёт. И заедаю стыд от того, что оно растёт, все большими порциями еды. И круг замыкается.

Еда становится заряженной этим стыдом, моим ядом и лекарством в одном. Еда не существует больше как чистая радость, чистое топливо или бытовая данность. Еда - это грех, стыдная мерзкая привычка, с которой нужно что-то делать. И одновременно еда - единственный утешитель в мире безграничного стыда. Потому что больше никого на твоей стороне нет. И боль непринятия облегчить нечем. Я ем и стыжусь, стыжусь и ем. Потому что я не такая, как все нормальные девочки. Я порченная. Меня, наверное, и быть-то не должно.

В 16, не смотря на компульсивное переедание, я вытянулась в крупную, красивую девушку-подростка. Только мне это уже не объяснишь. Стыд, который я приняла в дар от мамы, а мама приняла от общества, заставил меня думать, что мое тело выдаёт мое омерзительную, ленивую и гадкую изнанку. Что мое тело огромно, куда больше всех остальных тел. Что меня никто и никогда не полюбит. Что я - недостойная. Неудачная. Брак.

Автор: Анна Топилина, ссылка