И, знаете, у меня фантомные боли. Да, мы прошли весьма впечатляющий путь по спасению маленького замученного ребенка от состояния неговорящего депрессивного истощенного госпитализма до вполне себе упитанной и довольной жизнью барышни, которая говорит мне: "Мама, мы с тобой разные люди, понимаешь? Ты - сложная, а я - простая! Ты любишь всю эту пакость: оливки вот эти, сыр, как там его, бри, а я люблю простые вещи: макароны и булку! Потому что я - простой человек!" И мы смеемся. Я ее люблю, эту простую булку.
Но я не понимаю, почему мы должны были всей семьей столько лет изживать этот ужас, в который погрузил мою крошку за два года стандартный дом ребенка? Почему мы должны были терпеть бесконечное нудное нытье, сосания пальцев до мяса, страх всего, закатывания в истериках, порчу всех возможных игрушек, ЗПР, готовность отчаяться с любого места, страх любых изменений и снова депрессия и истерики везде - в аэропортах и гостях, на пляжах и аттракционах - неспособность сосредоточиться и вступить в конструктивный контакт, сопротивление во всем, любая поездка на машине, как мучение? Почему такая масса сил, ресурсов, нервов было отнято у всей нашей веселой семьи психологическим живодерством дорогостоящей государственной системой содержания маленьких сирот?
То, что делает с детьми эта система - это насилие не только над детьми. Это насилие над их новыми семьями. Над каждым членом новой семьи. Мы все становимся сообщающимися с этим персональным адом сосудами.
И во мне все меньше смирения из-за того, что все это продолжает существовать, и прямо сейчас детей размещают в дома ребенка и детские дома, а не в семьи. В легкую. С посылом: "Им там будет хорошо!"