💔

Живи, люби, и будь счастлива...

Я умирала. Я путешествовала в больнице из реанимации в палату, из палаты в реанимацию. Врачи опустили руки. А мне было все равно. Я не ела, не грустила, и мне даже было почти не больно. Мозг только фиксировал, раздели полностью - реанимация, надели распашонку - палата. Палата казалась мне бесконечно огромной, но сколько там было людей, я не знала. 10, 20, больше? Мое путешествие уже подходило к концу, я весила килограмм 35, и даже не замечала, где я. И вдруг. Вдруг. На до мной склонилась женщина, и заговорила.
- Что ты любишь, или кого ты любишь?
Я промолчала, мне не хотелось даже открывать глаза. Но она была так настырна, что я решила ответить, что бы она от меня отстала.
- Я люблю собак, котов, цветы и деревья, сыр камамбер и креветки.
Вскоре опять забегали врачи, и я снова переехала в реанимацию. Персонал заснул, а я проснулась. На мне, голой, сидел персидский котенок, знаете, такой, окраса голубой дым, и мурчал. На до мной стояла женщина, та самая, что приставала с вопросами.
- Тссс, а то нас с котенком выгонят.
- Да, - ответила я.
А на следующее утро переехала в палату.

На моей тумбочке я обнаружила круг камамбера, настоящего, французского, а на красивой тарелке, кузнецовского фарфора, лежали креветки, королевские, рядом две серебряные вилочки. Женщина улыбалась мне. На вид ей было лет 55. Светло-русые, крупно-кудрявые и мягкие волосы рассыпались по плечам, серо-голубые глаза 16- летней девочки смотрели с задором. Ее невысокая, крепкая фигура. была облачена в футболку и бриджи. А на футболке был принт - занимающиеся сексом пингвины. И я засмеялась.
- Ну вот, - захохотала женщина, - сейчас мы будем есть сыр и креветки. А вино выпьем потом. Меня зовут Нина.
- А где котенок? , - спросила я.
- Дома, он мой. Подруга отнесла, присматривает. И сыр мой, и креветки. Веришь, я тоже все это люблю.
И она снова засмеялась.
Мы ели сыр, и креветки. Я разглядывала пингвинов, а потом заснула.
Проснулась часов в шестнадцать. Женщина сидела на кровати, и смотрела на фото удивительно красивого мужчины. Она плакала.
- Кто это?, - спросила я.
- Мой муж. он умер, поэтому я попала в больницу. Мы прожили сорок лет.
- Сколько?
- Сорок, мне 79, а он был на 19 лет младше.
Я онемела. Ее глаза, ее шикарные волосы, ее лицо, ее подтянутая фигура, красивая , упругая кожа, и весь молодой характер, полностью отрицали странную цифру.

- Да, мне 79. Мы сошлись, когда мне было 38, почти 39, а ему 20. Я в тот день получила свидетельство о разводе. 38 лет, детей нет, муж был бесплоден, он все вынес из квартиры, маминой, кооперативной и избил меня. А я замазала синяки на щеке, шее и руках, накрасилась, накрутила прическу, получила свидетельство о разводе и пошла с подругой на танцы. Июль, в парке играл оркестр, мы пили вино и танцевали. Парень в солдатской форме проходил мимо, я его пригласила. Он был таким красивым, не передать. А подруга ушла с лохматым рыжим мужчиной. Мы танцевали и танцевали, пили вино, смеялись. Он спросил, что я праздную и я ответила, что свободу. Потемнело, мы убежали в густые кусты и предались греху. А потом пошли ко мне домой. У меня был отпуск, я преподаватель. Когда мы слегка пришли в себя, оказалось, что прошло почти два месяца. И я спросила Сережу, знают ли его родители, что он вернулся из армии. Он отправился к себе домой. Я мысленно с ним попрощалась. Но он вернулся вечером, со всеми своими вещами.
Мы были очень счастливой парой, безумно счастливой, сумасшедшей. Он закончил заочный институт, и постепенно занял не малый пост. Через 10 лет мы расписались. Он пробовал познакомить меня с родителями и сестрой, но ничего не вышло. Его родня регулярно била нам окна. И тогда, мы просто поменялись на шестой этаж, в этом же доме. В отпуске мы путешествовали по России на своей машине, ездили за границу, завели болонку к персидской кошке. Он привозил мне луковицы из Амстердама, во Франции мы ели камамбер, и пили вино. Мы не умели стареть. И вдруг ему стало плохо, неожиданно, резко, почечная колика, я вызвала скорую, и поехала с ним. А потом, из больницы, заспешила за вещами, тренировочным костюмом, мелочами, тапками. Я вернулась через два часа. Он лежал в приемном покое совершенно раздетый, зимой под открытым окном, с синими губами. Я стала кричать. Набежали врачи и заверещали, что же я им не сказала, кто он. Он умер через неделю, от скоротечной пневмонии, в 60 лет. Я его хоронила. Его родители, и сестра были живы, я им сообщила, но они не пришли на похороны. Я не люблю кладбища. Но ходила на могилу. Пришла и в день годовщины смерти. Кто-то свалил памятник, и вырвал ограду. Его фото было оторвано, и валялось в грязи, цветы затоптаны. Я вызвала служащих, и в тот же день все восстановили. Тогда я пошла домой, а потом попала в больницу.Но хватит о грустном. Смотри какой цветок. Я тебе его дарю. А если найдем гитару, то спою.

На удивление гитара нашлась. Мы вышли в холл. И Нина запела. Я не помню песню, совсем. Но это было хорошо. Из палат начал высовываться народ, подошли несколько мужчин. Импровизированный концерт продолжался пол часа. Потом мы разошлись. А Нина стала навещать седого мужчину в соседней палате, очень уж тот был плох. Его дочка уже выясняла о гробах и кремации. Через десять дней Нина меня позвала выйти.
- Мы расписываемся с Петром Владимировичем.
Я подняла брови.
- Нет у нас времени на долгие прелюдии. Не за чем вечно предаваться горю. Надо жить, любить, и быть счастливой.
Их расписал главврач. Был даже свадебный стол и музыка. На следующий день дочка Петра Владимировича, злобная фурия, трясла врача за грудки, и верещала. Она уже начала вещи отца выбрасывать. А тот взял, и женился.
Нас выписали вместе с Ниной и Петром Владимировичем. Они уехали на такси, и мы долго махали друг другу.

Мы перезванивались многие годы. А однажды мне в дверь позвонили. Стоял курьер. Он принес сыр камамбер, креветки, бутылку вина, цветущую фуксию в горшке и открытку, на которой было написано: «живи, люби и будь счастлива». И подпись «Нина». Нина отметила девяностолетие.

Елена Андрияш.