«Мы сидели втроем – мама, папа и я – и читали каждый свою книгу. На столе лежал последний мандарин.

Из-под ёлки выбрался сонный Патрик и проковылял на кухню.

– Пудель ест штрудель, – бездумно сказала я, проводив его взглядом.

– Бульдог ест хот-дог, – не отрывая глаз от книги, сказал папа.

– Левретки едят креветки, – подумав, сказала я.

– Ши-тцу любят пиццу, – сказал папа.

Некоторое время мы спорили, где ударение в ши-тцу, наконец залезли в википедию и выяснили, что я права: на последнем слоге. Моё торжество длилось ровно десять секунд.

– Ши-тцý ест мацу, – кротко сказал папа.

Мама пробормотала, что не только ест, но и пьёт кровь христианских младенцев, однако в ответ на наше требование пояснить сказала, что нам послышалось.

На мацу надо было ответить жёстким ударом.

– В Риге сука бультерьера съела няню и курьера, – твёрдо сказала я.

Папа помрачнел.

– Доберман ушёл в туман, – парировал он, – и вернулся сыт и пьян.

«Пьян» задало новое направление, и в следующие три минуты мы определили, что такс пьёт шнапс, спаниель пьёт эль, померанский шпиц – апероль шприц, а тибетский мастиф – смешанный аперитив. Из этого ряда собачьих алкоголиков выбивался чау-чау, который хотел чаю.

Следом явилась чихуахуа. На нём мы споткнулись. Что ест или пьёт чихуа, не знали ни я, ни папа.

– Норвич ест сэндвич, – сказал папа, сообщив, что диссонансные рифмы использовал ещё Маяковский.

– Шарпей ест репей, – сказала я, добавив, что шотландская кухня славится своеобразием ингредиентов.

– Лабрадор ест помидор!

– Волкодав – суп из трав!

– Господи, как дети, – сказала матушка. – Лучше бы вы в магазин сходили.

С этими словами она взяла последний мандарин.

– Минуточку! – запротестовал папа.

– Это наш приз! – пискнула я.

– Был бы ваш, если бы вы знали, что чихуа ест фейхоа, – с большим достоинством сказала матушка и ушла вместе с мандарином.

– Венгерская выжла сожрала пирог и вышла, – горестно сказал папа, но я сказала, что мы всё равно оба проиграли, так что пусть не выпендривается».

Автор: Елена Михалкова.