С развитием психологии и педагогики к нам постепенно начало приходить понимание того, что дети тоже люди. Мы все помним рассказы бабушек о том, как раньше было нормой пороть детей, как в избе мал, мала, меньше и все на одной пятилетней девочке висят. Тогда, понятное дело, с детскими чувствами не считались, вообще не допускалась мысль, что дети что-то там чувствуют.
Наши родители были уже куда более осознанными. Они читали Спока (ну да, та ещё осознанность, но всё же), кормили нас по часам и пеленали, чтобы выправить ножки. Они пытались вырабатывать у нас правильное поведение, вбивать в голову гуманистические идеалы, они пытались формировать у нас уважение, заботу о братьях и сёстрах. Всё это конечно происходило через пень колоду, но это был шаг. Шаг в сторону детей.
И сегодня есть мы – поколение родителей, перепрыгнувшее через себя и вложившее всё, что у нас есть внутри в своих детей. Мы безраздельно отдаём им время, силы и душу. Мы знаем последние педагогические и психологические тенденции, умеем их применять и щедро дарим детям. Контейнирование, активное слушанье, я-сообщения, экологичная поддержка. Благодаря нашим собственным травмам, мы стали неистово бережными со своими детьми. Именно неистово…
И иногда случается так, что из такого прекрасного и любящего порыва, мы забираем у детей их самость – способность справляться с собой, опыт узнавания себя. Я до ужаса боялась слёз своего старшего сына. Когда он плакал, внутри меня выл и страдал мой внутренний ребёнок. Я неслась к своему сыну и делала всё, чтобы он снова повеселел. Я не могла позволить ему встретиться с его детским горем, столкнуться с несовершенством мира, позволить ему пережить обиду. Я была твёрдо убеждена, что он не справится, что разрушится и будет ранен также глубоко, как я в своё время. Порыв прекрасный и наполненный любовью, только вот результат трагический – мой сын тогда так и не научился иметь дело со своим горем и собственной болью, не отрастил своих опор в этом, потому что весь труд по работе с тяжёлыми чувствами взяла на себя я. В этом нет моей вины, потому что на тот момент я сама ещё не умела себя поддерживать, разрывающееся от боли и вины сердце толкало меня спасать ребёнка, чтобы прекратить его боль и заодно обезболить и саму себя.
Со вторым сыном всё оказалось легче, отчасти потому что у меня не было сил так сильно включаться в него. Ему приходилось расти РЯДОМ со мной, а не ВНУТРИ МЕНЯ. Он плакал, а я говорила: «Я рядом, если тебе нужна поддержка, подходи – пожалею». У меня не было сил на проговаривание чувств, на качественное контейнирование и ещё на чёрт знает что. У меня были силы, чтобы тупо выдерживать. Сцепить зубы, не наорать, а побыть рядом, тупить в телефон и ждать пока моего ребёнка разносит на куски от истерики. На улице я виновато хватало его подмышку и огородами уходила от общественного преследования. Благодаря терапии у меня уже было достаточно сил, чтобы выдержать его кризисы, но не было совершенно никаких ресурсов, чтобы лечить и брать на себя его боль. Сама того не ведая, я обнажала свою беспомощность рядом с ребёнком, отдавая в его детские ручки ответственность за его собственные чувства, давая ему свободу, чтобы их прожить, прокричать и отплакать, и снова жить.
Навык справляться с собой берётся в свободе быть собой рядом со своим взрослым. Когда ты можешь полностью погрузиться в своё детское горе, обиду, ненависть и жить их всем телом, а на горизонте маяком будет светить стабильный взрослый, который всегда тебя ждёт в свои объятия. Умение не забирать у детей этот опыт, не пытаться жить за них их чувства, помогает им расти, а нам – взрослым мудреть. Это не значит, что нужно срочно похерить все наши богатые знания о детской психологии, это о том, чтобы применять их тогда, когда у нас есть силы их давать, а у детей появляется необходимость их брать.
Автор: Инна Ваганова
