Мимо мчатся года, города и страницы жизни, а ноги из раза в раз поднимаются на старину Гаджиева. Под шум машин и суету торопливых жителей ныряю за угол, к «платформе 9 ¾» – длинная ветхая лестница ввысь дает поразмыслить, пока доберешься до знаменитой «Горки».

Школьный переулок (и там действительно школа), футбольное поле, маленький магазинчик «Маяк», где часто докупают передачки. Все какое-то неестественное на этой территории тишины. Внизу виднеется город с его движением, но что-то непроницаемое разделяет меня от него на этой зеленой возвышенности.

Прохожу изученные до каждого дома узкие улочки; веет морем, играют ветра. Шаг замедляется, дыхание предательски наоборот, и детский смех на площадке обрывается перед стеной узилища. Я на Левина. Снова.

Белый забор красного здания охраняют вооруженные люди. В развалочку, они едят и дымят, заслонившись от солнца, с матом и смехом судачат о причудливых заключенных. Камеры, рации, собаки и автозаки... Мне не скрыть злостной ухмылки.

«Съемка режимного объекта строго запрещена!» – гласит листок на приоткрытой двери комнаты приема передач. Уже виднеются черные, переполненные бмв пакеты, уже слышны отчеканенное «не пропускаем» и отчаянные просьбы в ответ... Глубокий вдох. Шаг вперед и я с ними. «А где ее пакеты?» читаю вопросительный взгляд.
– Вы записывались?
– Нет-нет, я по другому...

Несколько человек заполняют листок с фамилиями, но самые хваткие стоят задолго до открытия, с раннего утра. Сельский платок, тесно прижавшись к окошку, на родном языке упрашивает командира принять горячую пищу, пока другой переливает шампунь и сгущенку в целлафановые пакеты. Кто-то нервно мотает круги, сверяя часы и задерживаясь у инфостендов, а кто-то задумчиво смотрит в точку долгое-долгое время. Это женская комната, в соседней разместились мужчины. Зачастую – молодые крепкие парни в камуфляжных штанах с бородой. О чем-то шутят. Пытаются.

Я сажусь рядом со взрослыми женщинами, знаете, на чьем лице писано: «Я проделала долгий путь с горных высот к своему невиновному мальчику; вот тапочки, вот он просил тетрадь... Может, скоро отпустят его? Аллах-Аллах, что же творится такое!..». У всех платочки. Вытирают кто пот, кто слезы. Тихие переговоры: «Твой хоть за что?». Сильно интересоваться не принято.
– Лекарства, пропустите лекарства!
– Врач ушел. Не положено.
Помогаю раскрывать содержимое, чтобы ускорить очередь. Руки женщин трясутся, в глазах – горечь, надежда, потерянность и нависший вопрос.
– А ты к кому, девочка?
– Захаживаю периодически...
С щемящим сердцем направляюсь к выходу. Оглядываюсь и что-то внутренее оставляю там...

Чувство неполноценной свободы, пока хоть один мусульманин находится в этих застенках.